Медсестру звали Гретхен – единственным немецким именем, которое нравилось Джеку. Гретхен обладала приятным тембром голоса. Он был обманчиво мягким, и за его певучей нежностью отчетливо слышались властные нотки. Джек мог бы попросить ее описать свою внешность, но не попросил. В его воображении медсестра была высокой, худой и тонкогубой, с черными длинными волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. У нее наверняка есть темная родинка на щеке, и обязательно – на ключице. Гретхен не больше тридцати, она часто покупает яркое агрессивное нижнее белье, но носит неброское бежевое. Живет одна, раз в два-три месяца отправляется в бар, напивается и цепляет первого встречного, о чем впоследствии сожалеет. Джек фантазировал об этом без намека на возбуждение – лишь для того, чтобы чем-то занять голову.

Они прогуливались по больничному двору, где никогда никого не было. Двор покрывал гладкий и словно эластичный асфальт – шагалось по нему мягко и бесшумно. Ближе к забору, где росли деревья, землю посыпали мелкой щебенкой. Именно там и любил расхаживать Джек, слушая, как угрюмо шуршит под ногами гравий. Гретхен шла рядом, предупреждая о встречавшихся на пути деревьях или низко свисающих ветках. Иногда Джек садился прямо на землю, опираясь спиной о прохладный ствол, и подолгу молчал, думая о том, как мало ему удалось пожить… От этого занятия Гретхен отрывала его лишь в крайних случаях, когда в расписании значилась очередная процедура или осмотр.

Происходило это редко, и Джек мог спокойно предаваться апатии. Но чем глубже он погружался в беспросветные мысли, тем чаще ощущал неправильность происходящего. Должно быть, инстинкт самосохранения, почти покинувший его, постепенно возвращался. Джек догадывался, что царившая внутри его пустота однажды полностью разрушит его личность. Следовало остановиться, покуда еще есть шанс на восстановление. Но как остановиться, если нет сил нажать на тормоза?

Эта распирающая пустота – без звуков и запахов – заставляла Джека чувствовать себя персонажем одной из книг Стивена Кинга, в которой герои попадают в аэропорт. Очень странный аэропорт, где нет людей и электричества, спички не горят, алкоголь не опьяняет, ветер не дует, а все предметы лишены своих свойств. И лишь хрустящий звук где-то внизу предупреждает о чем-то неминуемо грядущем.

– Что ты делаешь, когда чувствуешь, что выпала из жизни? – спросил Джек, когда они с Гретхен вышли на очередную прогулку.

– Пью обезболивающее и лежу пластом, если есть такая возможность, – не удивившись вопросу, ответила его спутница.

– И часто у тебя такое бывает?

– Раз в месяц.

Джек услышал, как она улыбнулась.

– Издеваешься надо мной? – Джек беззлобно усмехнулся.

– Самую малость, – призналась Гретхен.

– Добрая медсестра.

Они замолчали. После полудня стало довольно жарко. Джек расстегнул две верхние пуговицы рубашки и углубился в тень между деревьев. Гретхен не окликала его, значит, он двигался в безопасном направлении. Возле высокого пышного кустарника (тонкие веточки слабо хлестнули по лицу) он остановился.

– Расскажи мне какую-нибудь историю, – без особой надежды попросил он. Медсестра не обязана развлекать пациентов. Обычно тишина не тяготила Джека. Но сегодня тишины не хотелось.

– Про любовь? – живо отозвалась Гретхен.

– Неважно про что.

Она вздохнула:

– В юности я жила в деревне. У нас был милый дом и уютный дворик с палисадником. Однажды к нам повадился ходить соседский котенок. Он перелезал через забор и был очень трогательный. Котенок мне очень нравился. Я думала, что его притягивает моя любовь. А оказалось, ему просто нравилось гадить в свежий песок у нашей клумбы. Вот такая история.

Джек с удивлением обнаружил, что смеется.

– Ты очень романтична, Гретхен.

– Я знаю, спасибо.

– Гретхен…

– Да?

– Чего ты боишься?

Она ответила не сразу, Джек даже подумал, что ее утомили нелепые вопросы скучающего пациента и она больше не намерена поддерживать разговор.

– Больших старинных зеркал, – задумчиво произнесла медсестра.

– Больших старинных зеркал? – переспросил Джек.

– Да. Знаешь, такие, с широкой облезлой рамой и с тусклой амальгамой, где все отражается чужим и нездешним. Они меня пугают.

Джек выдержал паузу и с сомнением в голосе поинтересовался:

– Ты снова шутишь, не так ли?

– Конечно.

– Чувствую себя недоумком.

– Это лучше, чем не чувствовать вообще ничего, – небрежно бросила Гретхен, и эта фраза засела у Джека в мозгу. Возможно, из-за отсутствия сколько-нибудь важных событий он стал придавать значение ничего не значащим банальным вещам. Возможно, слабый импульс, испытанный сейчас, – не реальная эмоция, а всего лишь воспоминание о них. Вроде фантомной боли в ногах, преследующей безногого инвалида. Джеку просто показалось, что бездна внутри его внезапно обрела дно.

– А ты? – Голос Гретхен раздался словно издалека, хотя она стояла на расстоянии вытянутой руки.

– Что я?

– Чего боишься ты? – уточнила медсестра.

Джек повернулся к ней и, зацепив рукой ветку дерева, машинально оторвал листок. Задумчиво покрутил его между пальцами и выкинул.

– Ты не допускаешь, что я тоже отшучусь, уходя от ответа?

– Не допускаю. Обычно люди задают те вопросы, на которые сами хотят ответить.

– Ты медсестра или практикующий психотерапевт?

– Ни то и ни другое. Я просто рядом живу и прихожу в больницу волонтерить. Нравится наблюдать за страданиями людей, – серьезно сообщила Гретхен.

– Второй раз в жизни встречаю такую лгунью, – признался Джек.

– Я обиделась, – снова соврала собеседница.

– На лгунью?

– На вторую.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Конечно.

– Я так и думал. – Джек рассмеялся, следом за ним и Гретхен.

Еще с четверть часа они бродили по пустынному двору, пока медсестра не сообщила, что ее ждут другие пациенты. Уже стоя у дверей своей палаты, Джек неожиданно сказал:

– То, чего я боялся больше всего, происходит в настоящий момент.

Пальцы Гретхен – мягкие и теплые – на секунду коснулись его руки:

– Победить можно только в том сражении, которое началось.

– Гретхен, – окликнул ее Джек.

Но та уже удалялась по широкому больничному коридору, торопясь по своим делам.

Глава 19

Лиза шла на поправку, но была еще крайне слаба. Она сильно похудела и стала почти невесомой – когда Тубис приподнимал ее, чтобы напоить куриным бульоном, его сердце сжималось от жалости. Собственная реакция удивляла его. Раньше он бы не возился с невестой, позволив ей уйти. Он не держался за отношения, отравленные скукой. В последние дни с Лизой было скучно, но по странной причине это его не угнетало. Тубис открывал для себя новые эмоции, ощущая неведомую прежде привязанность. Возлюбленная больше не дарила буйного восторга, отказавшись от борьбы и увязнув в бессильном бреду, однако не становилась менее желанной. Даже в болезни и отчаянии Лиза была привлекательна.

Нет, Сан Саныч не планировал с ней расставаться. Не сейчас. Любовь еще слишком жива, слишком горяча.

Лиза сделала последний глоток из кружки и откинулась на подушку. Это крошечное усилие далось ей с трудом – на лбу выступила испарина, глаза закрылись. Она выглядела старой поломанной куклой, беспомощно раскинувшей пластмассовые руки посреди городской свалки. Тубис обтер ее лоб и шею мокрым платком. Он непременно починит свою игрушку. Возродит ее дерзкий нрав и неистовое желание жить. Заставит бороться и мечтать о свободе. Как только Лиза придет в норму, он возьмется за ее воспитание и накажет за недавний проступок. Если бы она не покинула подвал в самый неподходящий момент, Тубису не пришлось бы марать руки и лишать жизни невинную девочку.

Мысли об убийстве Олеси не выходили из головы. С того злополучного дня минуло почти две недели, а душевный дискомфорт от содеянного никуда не исчез. Внешние обстоятельства складывались как нельзя лучше. Пару раз Тубиса вызывали в полицию для дачи показаний, он говорил убедительно и не вызвал подозрений. Влюбленная коллега приехала к Тубису поздним вечером для откровенного разговора, спустя пятнадцать минут он проводил ее до ближайшей автобусной остановки. Вероятно, именно там на нее было совершено нападение. Поблизости оперативники обнаружили мобильный телефон пропавшей.